даже по отношению к ней, даже в минуты наибольшей их душевной близости, он не был щедр на выражение своих чувств. Его самое ласковое обращение к девочке было «гусенок», и ему доставляло удовольствие озадачивать ее детский ум своим подшучиванием. К людям экспансивным он питал некоторое пренебрежение, порождаемое его профессиональным знанием о том, к каким последствиям для здоровья ведет несдержанность чувств. Обманывая самого себя, он верил, что разум его всесилен, поскольку он никогда не имел обыкновения высказываться по иным вопросам, кроме чисто интеллектуальных. Молли, однако, руководствовалась собственной интуицией. Хотя отец смеялся над ней, поддразнивал и вышучивал ее в манере, которую обе мисс Браунинг, обсуждая друг с другом наедине, называли «просто жестокой», Молли со своими маленькими горестями и радостями скорее шла к своему папе, чем даже к Бетти, этой добросердечной фурии. Подрастая, девочка научилась хорошо понимать отца, и между ними установилось восхитительное для обоих общение: наполовину шутливое, наполовину серьезное, а в целом — доверительно дружеское. Мистер Гибсон держал троих слуг: Бетти, кухарку и девушку, которая считалась горничной, но была под началом обеих старших служанок, вследствие чего жизнь ее была не проста. Трое слуг не потребовались бы, не будь у мистера Гибсона обыкновения, как до него — у мистера Холла, держать двух «учеников», как их деликатно называли в Холлингфорде, или «подмастерьев», каковыми они, по сути дела, и являлись, будучи связаны контрактом и внося немалую плату за обучение своему будущему ремеслу. Они жили в доме и занимали неловкое, двусмысленное, или, как не без некоторого основания выразилась мисс Браунинг, «недомысленное», положение. За стол они садились вместе с мистером Гибсоном и Молли, и присутствие их ужасно мешало. Мистер Гибсон не умел поддерживать общую беседу и терпеть не мог говорить по необходимости. Однако порой он ощущал некое внутреннее неудобство, словно он не исполняет должным образом своих обязанностей, когда, после того как со стола убирали скатерть, два неуклюжих юнца вскакивали с радостной поспешностью, кивали ему, что долженствовало означать поклон, сшибались в дверях, пытаясь как можно скорее выскочить из столовой, и потом было слышно, как они, топоча, несутся по коридору к приемной, давясь сдерживаемым смехом. Впрочем, внутреннее недовольство, которое он испытывал, сознавая, что не до конца выполняет свои обязанности, лишь делало его саркастические высказывания о неумелости, тупости и дурных манерах учеников более едкими, чем прежде.

Помимо прямых профессиональных указаний, он не представлял себе, что делать с этой чередой пар молодых людей, казалось судьбой предназначенных к тому, чтобы сносить осознанное мучительство от хозяина или неосознанно мучить его. Раз или два мистер Гибсон отказывался брать нового ученика, в надежде сбросить с себя это бремя, но его репутация талантливого врача распространилась настолько широко, что установленную им плату за обучение, которую сам он считал непомерной, с готовностью вносили, чтобы молодой человек в самом начале жизненного пути мог поучиться у Гибсона из Холлингфорда. Но когда Молли из малыша превратилась в девочку, когда ей было уже около восьми лет, отец осознал неловкость того, что она постоянно завтракает и обедает наедине с учениками, без его постоянного присутствия. Скорее для устранения этого неудобства, чем ради какой-либо образовательной пользы, он нанял приличную женщину, дочь городского лавочника, чья семья жила в бедности, приходить каждое утро перед завтраком и оставаться с Молли до его возвращения вечером, а если он задержится — то пока девочка не ляжет спать.

— И вот что, мисс Эйр, — заключил он свои наставления накануне того дня, когда она должна была заступить на место, — запомните следующее: вы должны подавать хороший чай молодым людям, заботиться о том, чтобы они вставали из-за стола сытыми, и — вам ведь тридцать пять лет, если я правильно запомнил? — постарайтесь сделать так, чтобы они разговаривали… не то чтобы разумно — этого от них ни вам и никому другому не добиться, но чтобы они говорили, не спотыкаясь в словах и не хихикая. Не учите Молли слишком многому; она должна уметь шить, читать, писать и считать, но я хочу, чтобы она оставалась ребенком, а если я сочту, что для нее желателен больший объем знаний, то сам позабочусь о том, чтобы дать их ей. В сущности, я не уверен, что чтение и письмо так уж необходимы. Много хороших женщин выходят замуж, ставя при этом крестик вместо имени. На мой взгляд, обучение, скорее, ослабляет здравый смысл, но приходится, однако, уступить предрассудкам общества, мисс Эйр, так что можете учить девочку читать.

Мисс Эйр слушала молча, в недоумении, но исполненная решимости подчиняться указаниям доктора, о чьей доброте она и ее семья знали не понаслышке. Она заваривала крепкий чай, щедро наполняла тарелки молодых людей в отсутствие мистера Гибсона, как и в его присутствии, она находила способ разговорить их всякий раз, как хозяина не было дома, беседуя с ними на обыденные темы в своей приятной, непритязательной манере. Она учила Молли читать и писать, но честно старалась сдерживать ее интерес во всех других областях знаний. Лишь ценой долгой и трудной борьбы Молли мало-помалу сумела убедить отца позволить ей брать уроки французского и рисования. Он всегда опасался, что она станет чрезмерно образованной, но тревога его была напрасна: наставники, приезжавшие в маленькие провинциальные городки вроде Холлингфорда сорок лет тому назад, не были такими уж великими знатоками в своем искусстве. Раз в неделю девочка посещала танцевальный класс в общей зале главной гостиницы города «Герб Камноров». Поскольку отец пресекал любое ее интеллектуальное устремление, она читала каждую попадавшую ей в руки книгу с таким восторгом, словно она была запретной. Для своего общественного положения мистер Гибсон обладал необычно хорошей библиотекой. Медицинская часть ее была Молли недоступна, так как хранилась в приемной, но все другие книги она или прочла, или попыталась прочесть. Ее летним местом для занятий было то сиденье, устроенное в развилке ветвей вишни, что оставляло на ее платьях уже упоминавшиеся пятна зелени, угрожавшие свести Бетти в могилу. Невзирая на «червя, сокрытого в бутоне», Бетти была крепка, бодра и полна сил. Она являлась той ложкой дегтя, что портила бочку меда для мисс Эйр, которая во всем остальном была совершенно счастлива, найдя такое достойное и хорошо оплачиваемое занятие. Бетти, хотя в принципе и согласилась с хозяином, когда он сказал ей о необходимости нанять гувернантку для своей маленькой дочери, яростно противилась любому разделу власти и влияния, если речь шла о той, что была для нее предметом забот, божьим наказанием и единственной радостью